Таирова-Яковлева Т.Г.

Мазепа

Введение
Глава 11. Триумф перед крахом
Глава 12. Неприятности
Глава 13. Переговоры со "шведской партией"
Глава 14. Катастрофа
Заключение

Глава 11
ТРИУМФ ПЕРЕД КРАХОМ

В январе 1705 года Мазепа в сопровождении генерального есаула Ивана Скоропадского, десятка войсковых товарищей и многочисленной свиты снова прибыл в Москву. Его ждали, к его приезду готовились. Еще с Нового года запасали продовольствие, корма и припасы. Во время своего пребывания в столице гетман много раз бывал на пирах у Петра, беседовал с его окружением.

С каким настроением Иван Степанович ехал в Москву? Скорее всего, с неважным. Неудачное сватовство, разрушившее внезапно вспыхнувшие надежды на личное счастье, открытая ссора с Кочубеем — своим давним врагом, с которым он, как прилежный ученик Макиавелли, много лет пытался искренне дружить. Да и перспективы Северной войны, о которой только и была речь в Москве, Мазепу не слишком привлекали. В поляков, как союзников, он не верил и только смутно надеялся сохранить за Гетманщиной Правобережье.

Иван Степанович лучше, чем кто-либо из петровского окружения, представлял все сложности союза с Августом. Резиденты Мазепы доносили из Польши, что зимовка "саксонских войск" в коронных областях вызвала "великое роптание" со стороны шляхты. Польские паны, по выражению современника, толпами вместе со своими женами и детьми переходили в ряды шведских сторонников. Те же, кто оставался верным Августу, требовали от Мазепы и Петра возвращения Белой Церкви и усмирения правобережных жителей. В частности, коронный гетман Любомирский жаловался на Самуся, занявшего староство Богуславское.

В конце марта к Мазепе от Любомирского прибыл пан Радзиевский. Он требовал возвращения Правобережья. Согласно инструкциям Головина, гетман отговаривался сложностями военного времени, тем, что возвращение Белой Церкви вызовет бунты среди местного украинского населения, особенно теперь, когда в Речи Посполитой и так неспокойно, а король находится в походе.

Планы самой военной кампании постоянно менялись, что, конечно, также раздражало Мазепу. Первоначально планировалось, что казацкие войска соединятся с саксонской армией в районе Киева и направятся в Литву и Лифляндию. Петр тоже должен был идти на соединение с Августом или осаждать Ригу. Но в мае Головин передал указ Мазепе идти с войском к Брест-Литовскому, чтобы по дороге разорять маетности Потоцких, сторонников шведов. Казаки должны были, в частности, забирать весь скот и отсылать его в расположение царских войск. Это распоряжение еще не успели принять к исполнению, как царская грамота оповестила о новой диспозиции. Теперь Мазепа должен был выслать три тысячи казаков к Полоцку на соединение с русской армией, а сам с 30 тысячами перейти Днепр и вступить в Польшу "прошлогодним путем", а не идти к Брест-Литовскому, как думали раньше. Имения Потоцких предписывалось разорять всеми мерами, не щадя ни жилища, ни имущество, ни людей. Чуть позже маршрут движения гетмана был уточнен: на Львов, а затем к Сандомиру, "поспешая".

В конце мая Прилуцкий и Киевский полки во главе с полковником Дмитрием Горленко направились в Литву и в июле были уже под Вильно.

Сам Мазепа 24 июня с войсками переправился через Днепр. Он мог выступить еще месяц назад (согласно первоначальному плану, идти следовало "по первой траве"), но направлявшийся вместе с ним русский отряд под командой Неплюева оказался неготовым к походу. Левобережье гетман покидал с тяжелым чувством. В крае было неспокойно. Недовольство населения в связи с тяготами войны росло. Еще в первый год Северной эпопеи Мазепа подал Петру жалобу на притеснение "малороссийских жителей" от русских полков. Стал ощущаться и серьезный экономический ущерб из-за нужд военного времени. Так, царский указ предписывал закупать в Чернигове, Нежине и Переяславе хлеб по самой низкой цене на три года. Любые попытки купцов перекупить хлеб для винокурения строго пресекались, что сильно подрывало доходы как мещан, так и казаков.

К тому же снова началось своевольство запорожцев. Мазепа писал Головину о своем давнем недруге Косте Гордеенко: "Запорожцы ни послушания, ни чести мне не отдают, что имею с теми собаками чинити? А все то приходит от проклятого пса кошевого... Для отмщения ему разных уже искал я способов, чтоб не только в Сечи, но и на свете не был, но не могу найти..." Часть запорожцев была направлена для службы в новую строящуюся столицу Петербург. Губернатором там был Меншиков, и с марта 1705 года у Мазепы начинается активная переписка с ним о запорожцах, которые самовольно покидали службу. Как хорошо известно, условия для работы в холодном, сыром, болотистом климате будущей Северной столицы были крайне тяжелыми, особенно для выходцев из южных степей. Но и попали-то запорожцы в Петербург не случайно, а в результате своих постоянных своеволий.

Проблема эта, видимо, имела большое значение, так как адмирал Головин тоже писал Мазепе о бегстве запорожцев из Петербурга. Для гетмана эта ситуация стала очередной серьезной головной болью. Поймать беглецов он мог. Но как их отправить обратно в Петербург? Под охраной своих казаков? Бессмысленно. Иван Степанович в послании к Меншикову объяснял, что нельзя запорожцев отсылать с украинскими конвоями — те все равно дадут им сбежать, так как "ворон ворону глаз не выклюет". В самом же Запорожье летом опять заговорили о союзе с Крымом. Правда, Мазепа не слишком верил в возможность похода татар и запорожцев. Как он с оттенком презрения писал о сечевиках Меншикову, "набрехавшися губами", запорожцы на самом деле ничего делать не будут. Его осведомители из Запорожья тоже подчеркивали: у нас не всегда то случается, что на радах говорится, и теперь ничего из того не выйдет, так как уже почти все войско кто по соль, кто на рыбалку с Сечи разошлось. Несмотря на эти успокоительные заявления, на границе с Украиной шли открытые приготовления крымского хана и турецкого султана, которые намеревались совместно с запорожцами выступить в поход на украинские города.

Кроме того, кошевой атаман Костя Гордеенко (тот самый, которого Мазепа с Головиным мечтали уничтожить) заявил о желании запорожцев иметь границу между Россией и Турцией не по Днепру (о чем шла речь на переговорах Украинцев в Константинополе), но по Бугу. В Запорожье была послана царская грамота, требовавшая от казаков ни в чем не препятствовать работе межевой комиссии. Посланец Мазепы, прибывший в Сечь с этой грамотой, убеждал запорожцев, что установление границы с Турцией делается исключительно "для их же добра и всего малороссийского народа". За это кошевой Гордеенко "своими руками мало не до смерти перначом убил" посланца гетмана.

В поход Мазепа выступил с немалой помпой. С ним шли 40 тысяч казаков и 15-тысячный отряд Неплюева, который был "под генеральным командованием ясновельможного его милости пана гетмана". Войско сопровождали 23 пушки и 11 тысяч возов. Очевидец событий так описывал передвижение полков Мазепы: "Первым идет полк Фастовский Михайлов, он и место для табора выбирает, и встает на передней страже. Потом идут полки войска компанейцев и сердюков. Потом идет ясновельможный его милость пан гетман. Перед ним носят булаву, над ним бунчук с немалым и пристойным сопровождением. Потом идут городовые полки линией и на флангах. Пехота, как московских полков, так и полк пеших сердюков идет с пушками, амуницией и табором, в резерве идут два полка, то есть Самуся и Искры; и так стоят в резерве. Потом идет группа Неплюева или на фланге, или сзади". Очевидец также отметил, что двор гетмана, и то, как он шел в поход — с серебряной посудой, шатрами, конями и прочим, — "во всем может равняться с королевским".

13 июля войска Мазепы были уже под Константиновом. В конце июля Иван Степанович, переправившись через Случ, вошел в воеводство Волынское и прибыл под Збараж, где имел встречу с коронным подкоморием Любомирским, братом коронного гетмана. Тот приезжал якобы с "приветом", обедал у гетмана и просил об охранной грамоте на свои имения. Как сообщал Иван Степанович своим русским корреспондентам, Любомирский вел с ним длительные беседы, стремясь узнать его замыслы, "но ничего не мог из меня вытянуть, так как я поступал с ним осторожно как в словах, так и в деле".

Получая тревожные сведения с границы, Мазепа чувствовал себя неуютно. Он писал 27 июля Меншикову: "О себе вашей вельможности сообщаю, что вошел сюда как агнец среди волков". Он отмечал, что практически никого нет благожелательного Августу — "разве что когда царского величества и королевского величества будет рука сильнее, они будут вынуждены не по добродетельности, но по принуждению быть благожелательными". Польская администрация и евреи бежали вглубь Польши.

Для поднятия настроения украинско-русского войска ("оное потешу") Мазепа распорядился взять контрибуцию со Збаража и Брод. В середине августа Львов добровольно отдался под защиту гетмана. Местные православные, посещавшие Мазепу с "хлебом-солью", предупреждали его: "...вся шляхта самые исконные враги наши" и предлагали, раз поляки сами попали в руки казакам, "ни одного их отсюда в дома их не выпустить". Правобережные полки Самуся и Искры гетман направил от Павлочи в воеводство Винницкое грабить маетности Потоцких и Лещинского, брата короля. При этом им строго предписывалось не трогать крестьян.

Внешне польские власти приветствовали прибытие войска Мазепы. В августе оба польских главнокомандующих — Любомирский и Сенявский — направили к Ивану Степановичу послов с поздравлениями по поводу "вступления в пределы Речи Посполитой". Послы эти должны были оставаться в казацком войске "для совещания о военных действиях". Любомирский торопил Мазепу, чтобы казацкое войско скорее соединилось с польским.

Но от Голицына и Петра приходили совершенно иные инструкции. Гетману приказывалось быть очень осторожным, стоять в "крепком месте", в бои с неприятелем не вступать, но только утомлять его набегами и подъездами.

Мазепа, все дальше продвигаясь в коронные польские земли, сталкивался с огромным количеством трудностей. В частности, находясь под Люблином, он писал Головину о невозможности собрать контрибуцию "с непокорных поляков" и достать у них лошадей. От осведомителей приходили тревожные известия, что татары договариваются с Потоцким, чтобы никого не выпустить из Волыни. В середине августа стало известно о приходе шведского короля в Варшаву. В середине сентября, находясь в воеводстве Любельском, Мазепа просил адмирала прислать ему скорейший указ, куда идти дальше.

Складывавшаяся ситуация вызывала у Ивана Степановича раздражение. Он писал Меншикову, что на свои письма ответов не получает, почта работает плохо, царского указа о дальнейших действиях нет. Между тем коронные гетманы повернули домой и собирались уже через пару недель встать на зимние квартиры. Про шведов было слышно, что они тоже не предпринимают никаких действий и планируют зимовать в Варшаве. Мазепа спрашивал, что же ему теперь делать, ведь идти на Варшаву и шведов он не может, так как во всех царских распоряжениях предписывалось не давать сражения. К тому же на конец октября планировалась коронация Лещинского, что делало положение казацких войск, призванных в Польшу Августом, особенно щекотливым.

Наконец пришел указ от Головина добывать сильнейшую польскую крепость Замостье, одновременно продолжая набеги на неприятеля и собирая с поляков провиант и лошадей. Кроме того, предписывалось направить отряд под Варшаву, в целях демонстрации силы Карлу и его союзнику Лещинскому.

Мазепа послал под Варшаву черниговского полковника и наказного гадячского с девятью тысячами казаков. Что касается Замостья, то к идее взять эту крепость в условиях быстро надвигавшейся зимы Иван Степанович отнесся, мягко говоря, скептически. Напомню читателю, что в свое время по тому же пути, по которому теперь шел Мазепа, двигался Богдан Хмельницкий со своей победоносной армией в 1648 году. И тогда именно под Замостьем это движение было остановлено и казацкие войска повернули домой. Мазепа достаточно откровенно писал Меншикову: "О Замостье, как я вижу, и мыслить нечего, так как уже остереглись..." К тому же начались сильные морозы, которые сменялись дождями, от чего войско, стоящее в голом поле, понесло крупные потери. Мазепа описывал и другие подробности: "Уже головы моей не хватает, Бог видит, иногда без ума остаюсь от постоянных докук от сенаторов, урядников и другой местной шляхты, которые каждый день большими толпами приезжают, прося о справедливости, так как войско, будучи голодно, больше себе позволяет, чем им велят..." Гетман писал про случаи грабежей церквей и костелов, особенно частые среди людей полка Неплюева, которые пошли в поход без достаточного запаса провианта, и объяснял, что никакие наказания не могут остановить это явление.

Скептическое отношение к походу на Замостье у Мазепы еще больше усилилось, когда из Варшавы пришло известие, что Карл XII идет в Литву на российское войско, а Лещинский с польскими и шведскими отрядами направляется к Замостью с намерением подчинить себе Малую Польшу.

Подойдя к крепости, Мазепа направил ординату (коменданту) Замостья требование пустить в город его войска, присягнуть Августу и разместить у себя украинский гарнизон. Коронные гетманы располагались в трех милях, ожидая исхода переговоров. Ответ ордината был не слишком обнадеживающий: он заявлял, что готов присягнуть Августу и пустить в крепость королевскую пехоту, но с условием, что сам останется комендантом. Речи о вступлении в город украинских войск не шло. В это же время к Мазепе прибыл курьер от Августа, с предложением, чтобы гетман заплатил ординату якобы условленную за сдачу крепости сумму — 15 тысяч талеров. Иван Степанович объяснял в письмах к Головину и Меншикову, что требуемой суммы у него нет, есть только 3 тысячи золотых червонцев.

В этих и без того невеселых условиях в начале октября к Мазепе приезжает некий пан Францишек Вольский, направленный к нему от новоизбранного польского короля Станислава Лещинского. Это был первый известный факт контакта гетмана со сторонниками шведской партии. В секретной инструкции, данной Вольскому, Мазепе обещали княжество Малороссийское, "всякую вольность" и "освобождение из-под владения тиранского". Лещинский предлагал предоставить любые гарантии от шведского короля, в частности, обязательство включить данное соглашение в будущий договор с Россией.

Появление Вольского в обозе у Мазепы, по соседству с русским отрядом Неплюева, было крайне опасно для гетмана. Как всегда в подобных ситуациях, Мазепа действовал решительно и четко. Он выслушал Вольского наедине на тайной аудиенции, а затем приказал арестовать его полковнику Григорию Ивановичу Анненкову (командиру его русской, стрелецкой гвардии, тому самому, который в свое время отвозил домой Мотрю). Вольского подвергли допросу с пыткой, а затем в кандалах направили в Киев, к Дмитрию Михайловичу Голицыну. Секретные инструкции и письма Лещинского Мазепа отослал Петру. В сопроводительном письме Мазепа сокрушался по поводу враждебных действий "не так от дьявола, как от враждебных недоброхотов", постоянно на протяжении всего его гетманства "покушающихся своими злохитрыми прелестями искусить, а наипаче изменить мою, никогда не переменную к вашему величеству подданную верность". Несмотря на искушения, он заверял, что продолжит "по должности моей гетманской" работать, "аки столп непоколебимый и аки адамант несокрушимый".

В условиях, когда стояние под Замостьем затягивалось, Головин посылает указ Мазепе начать переговоры с коронными польскими гетманами. 21 октября ординат в очередном письме заявил, что он сам способен защитить свою крепость и не может по ряду причин впустить в Замостье украинский гарнизон. Однако почти сразу после этого в стан к Мазепе прибыл посланец Августа пан Накваский, который был опять напраачен к ординату на переговоры. Его отъезд гетман сопровождал такими пожеланиями: "Дай Боже, чтобы что-нибудь хорошее там сделал". Надежды его на успех были тем более призрачными, что в те же дни в Замостье проник брат ордината, прибывший с известием о скором подходе шведов. В письмах Мазепы к ординату ставился ультиматум, что если гарнизон не будет впущен, то он предпримет штурм и будет опустошать предместья "огнем и мечом".

Накваский дважды ездил в Замостье, но ничего не добился. Ординат на угрозы отвечал, что будет защищаться. Правда, было заявлено, что к Августу и Петру послан шурин ордината с целью получения официальных писем за их подписью и печатями с требованием сдачи Замостья. Ординат объяснял, что такие документы ему нужны, чтобы в дальнейшем объяснить свой поступок Речи Посполитой.

Приближался ноябрь, и каждый день ожидания был крайне тягостным. Шурин ордината не возвращался. Мазепа начал переговоры с коронными гетманами, чтобы те оказали давление на коменданта Замостья. Без всякого энтузиазма он писал Меншикову, что если и гетманы не уговорят пустить царский гарнизон, — "то пустая надежда". Его волновал вопрос, что делать, если крепость добровольно не сдастся. В своих письмах Мазепа описывал весьма безрадостную картину, войско оголодало, в холод стоит в поле, для лошадей не достать даже соломы, не говоря уже о сене. Что касается крепости, то штурмовать ее, по мнению Ивана Степановича, было бы очень трудно, "так как очень мощная, как... сам я, объезжая, присмотрелся, пушек... двести штук с лишним, а у меня для штурма ни можджеров, ни пушек ломовых нет". Окончательно настроение Мазепе портила возобновившаяся от холодов его давнишняя подагра.

Все закончилось, однако, неожиданным триумфом. Ординат сдался, и 17 ноября гарнизон Мазепы вступил в Замостье. После этого гетман принял решение об отступлении на Волынь, объявив Головину о невозможности его войскам зимовать в воеводстве Вельском или Холмской земле. Разумеется, он чувствовал себя гораздо уютнее в Правобережье, которое считал своей территорией, чем во враждебных польских областях.

Надо сказать, что к этому времени позиция Мазепы по отношению к правому берегу Украины вполне определилась. В ноябре он пишет пространное письмо Головину и излагает в нем свое мнение о затруднениях, которые не позволяют уступить во владение польскому королю городов, лежащих на Правобережье.

Правда, положение Мазепы было двойственным. С одной стороны, он получил в конце ноября приказ от Петра и Августа начать сбор в Правобережье волов для использования их под артиллерию в будущей кампании. С другой стороны, на Волыни его со всех сторон окружали враждебные польские войска. Под Киевом стояли 25 хоругвей коронных гетманов, в воеводствах Брацлавском и Подольском — войска Любомирских. Польские войска вели себя очень агрессивно: не позволяли казакам брать стации, избивали их. Мазепа писал Меншикову, что с трудом сдерживает своих, чтобы не начались вооруженные конфликты. В украинском войске, четыре года находящемся на фронтах Северной войны, все сильнее ощущалась нехватка кормов и продовольствия.

Ситуацию усложняло то, что под командой Ивана Степановича были все вновь образованные правобережные полки во главе с Самусем и Искрой. Учитывая их ярую антипольскую настроенность, возникал вопрос, с какой целью им было защищать интересы Августа, когда этот король и его сторонники настойчиво добивались возвращения Правобережья. Между тем в ситуации двоекоролевья и страшной внутренней смуты, раздиравших Речь Посполитую, Мазепа полагал возможным и своевременным настаивать на объединении Гетманщины. В окружении Петра придерживались иного мнения.

Ставка царя была в Гродно, там же находился и Август. В декабре канцлер Радзивилл и коронный маршал Денгоф предложили Головину мемориал, в котором, в частности, настаивали на возвращении Белой Церкви и других правобережных крепостей. В итоге переговоров Петр подписал тайную резолюцию: "Государь соглашается отдать сии крепости, хотя к крайнему малороссийскому убытку, но должны прежде прощены быть тамошние жители"

Знал ли об этом Мазепа? В его переписке с Головиным и Меншиковым нет и намека на это. Но ведь еще в июне он посылает к царю Войнаровского, который вместе с Иваном Чернышом неотлучно находился при ставке Петра в Гродно и через своих осведомителей мог догадываться, какие соглашения подписывались с польской стороной. В декабре Мазепа с заметным раздражением писал гадячскому полковнику Василию Белецкому в ответ на жалобы о плохих стациях: "Сам уж, ваша милость, позаботься о том, чтобы, как полагается, могло товарищество полка вашего довольно быть стациями, если им не можете удовлетвориться в назначенных вам воеводствах бельзком и волынском, то хоть воеводство руськое и часть земли львовской... занимайте", но только "нам больше о том не докучайте, когда и без того у нас каждый день столько проблем".

Иван Степанович сразу же после отхода от Замостья расположился в Дубно, надеясь в сносных условиях провести зиму и поправить здоровье. Но не тут-то было. Именно в это время начинаются все неприятности.

Мазепа получает с нарочным курьером письмо от прилуцкого полковника Дмитрия Горленко, который в качестве наказного гетмана командовал казаками, находившимися под Гродно с российскими войсками. В пространном послании Горленко излагал многие "обиды, поношения, уничижения, досады, коней разграбление и смертные побои", которые казаки терпели от старших и средних русских командиров. Дошло до того, что самого Горленко, когда он ехал куда-то по делам со старшиной, сбросили с коня; русские забрали всех их лошадей в подводы.

Эти конфликты возникли не вдруг. Проблемы у казаков на службе в Литве начались еще в конце лета. В сентябре Горленко писал в Москву о нуждах казаков, находящихся под начальством генерала Рена. Тогда же было подано прошение от лица старшего и меньшего товарищества Прилуцкого и Киевского полков с просьбой об отпуске домой и с изложением понесенных ими обид и убытков. Реакции со стороны российского командования не последовало. Теперь Горленко наконец нашел способ уведомить обо всем непосредственно Мазепу.

Но это было не все. С тем же курьером гетман получил послание и от Ивана Черныша, находившегося при ставке Петра. Черныш переслал копию царского указа, согласно которому Киевский и Прилуцкий полки должны были отослать в Пруссию для муштры и переустройства их в регулярные части.

Как писал генеральный писарь Мазепы Орлик, он лично прочитал эти два послания гетману. Иван Степанович страшно разгневался и, не сдерживаясь, воскликнул: "Какого же нам добра впредь ждать за нашу верную службу?! И кто был бы таким дураком, как я, чтобы до сих пор не принял бы противную сторону на таких условиях, какие Станислав Лещинский ко мне прислал?!"

Почему последовала такая резкая реакция? Дело было не в конфликтах с русскими офицерами. Хотя, безусловно, раздражение казацких войск на тяжелую, неблагодарную службу на фронтах Северной войны отчасти переходило на Мазепу и подрывало его авторитет и власть в Гетманщине. Усиление недовольства запорожцев было только одним из проявлений этого явления. Вообще Северная война оказалась совершенно иной для Украины в отличие от Азовских походов. Сражения с привычным и хорошо известным противником — татарами и турками — приносили победы, славу и добычу. Иное дело — шведы. Лучшая регулярная армия Европы была не под силу не только казакам, но и новым петровским полкам. Отсюда неудачи, разочарования и конфликты. Сражения приносили одно только экономическое разорение. Люди роптали. Ситуацию мог исправить триумфальный поход через Польшу. Но спасти Августа, а взамен потерять Правобережную Украину, население которой с восторгом встречало вступление казацких войск, — это было чересчур. Но мало того, переформирование казацких городовых полков в драгунские грозило гораздо более серьезными последствиями. Ведь вся система административного управления Гетманщины строилась по полковому признаку (полки, сотни и т. д.), и полковая старшина исполняла роль администрации. Уничтожив городовые полки, петровский указ тем самым ликвидировал гетманскую власть и автономию Украины.

Через некоторое время в Дубно приехал и сам Горленко. Он написал к Шафирову, прося отпустить его домой ввиду болезни ноги, и добился согласия на отъезд у генерала Рена, подарив ему несколько хороших коней и 300 ефимков. Уезжая, Горленко оставил полки под командой своего сына. Он объяснил Мазепе свой отъезд тем, что боится, как бы его не отослали в Пруссию. О чем гетман разговаривал с одним из самых талантливых и близких ему полковников — мы можем только догадываться.

Почти сразу после приезда Горленко Мазепа был приглашен в Белую Криницу, имение князя Вишневецкого, воеводы краковского. Князь просил гетмана быть крестным отцом его дочери. Крестной матерью новорожденной была княгиня Дольская. Сам факт кумовства Мазепы с польской элитой не был чем-то необыкновенным. Еще в Крылове он крестил сына волынского каштеляна пана Радзиминского. Годом позже та же Дольская будет крестить детей вместе с Б.П.Шереметевым и Реном. В дальнейших событиях знакомство с пани Дольской сыграет большую роль.

Несколько дней продолжались пиры и разговоры. Орлик называл княгиню "прелестницей". Скорее всего, дважды бывшая замужем, но все еще молодая и очаровательная Дольская была приятной собеседницей для Мазепы. Своим вниманием и обаянием она отвлекала его от невеселых мыслей и льстила его мужскому самолюбию. Но нет никаких оснований говорить о том, что княгиня, тайная сторонница Лещинского, уже в тот момент могла убедить гетмана изменить царю. Начало переписки, обмен шифровальным ключом тоже на самом деле ни о чем не говорят. Ведь хорошо известно, какая широкая осведомительская сеть была у Ивана Степановича. Он мог рассматривать "прелестницу" исключительно как удобного информатора непосредственно из лагеря Лещинского. Если бы уже тогда, зимой 1705/06 года, Мазепа имел в голове какой-то далеко идущий план, то, скорее всего, он не стал бы с первых шагов посвящать в него Орлика. Ведь он прекрасно мог найти способ переписываться с княгиней и без ведома своего генерального писаря.

Вернувшись в свою ставку в Дубно, Мазепа направил Дольской благодарственное письмо за оказанное внимание и сразу опять столкнулся с теми проблемами, которые так расстроили его перед отъездом в Белую Криницу.

Генеральный есаул Иван Скоропадский привез ему царский указ возвращаться в Украину. Мазепа догадывался, что его хотят удалить, чтобы проще было решить вопрос с Правобережьем. Уезжать в Батурин в момент, когда решались ключевые для будущего Гетманщины вопросы, он не хотел. В своем послании к Петру гетман спрашивал, почему его отсылают — из-за пошатнувшегося ли здоровья или для дела. Ибо он "если будет монаршим интересам потребно, и умерети" готов на службе.

В результате Мазепа остался зимовать в Правобережье. Но до него дошла еще одна новость: уезжая из Гродно в Москву, Петр поручил верховное командование Меншикову. Иван Степанович направил Александру Даниловичу поздравления в связи с таким высоким назначением, но в глубине души не мог этому радоваться. Новый фаворит царя вызывал у него резкую антипатию. Может быть, Мазепа инстинктивно чувствовал, что именно Меншиков сыграет роковую роль в его судьбе?

НАЗАД : НАГОРУ : ВПЕРЕД